Долблю времена испанских глаголов amar ( любить), comer ( есть) , vever ( пить). Уверяю, господа, не потому, что пребывая в испаноязычной Доминикане, боюсь умереть без любви, пищи и воды.
Любви здесь много. Она разлита в воздухе, переливается в частых радугах, оседает на землю каплями теплых дождей... К незнакомым доминиканцы обращаются "Mi amigo" ("Мой друг"), к чуть знакомым - "Mi amor" ( "Моя любовь"). У них все друзья и все любимые. Это отблески поголовной любви доминиканцев к Богу, подарившего им их благословенный остров. Самое страшное ругательство: "Пусть тебя накажет Бог!" - в той стадии конфликта, когда у нас забивают насмерть.
Una comida ( пища) растет на деревьях и ложится круглогодичными урожаями на полки фруктовых лавок и Super Mercado ( супермаркет).
Aqua идет из кранов и продается в магазинах.
И в перспективе Espanol мне нужен. Гражданство менять не намерен. Карьеры давно нет, её отменили возраст и пластик пенсионного удостоверения. Покрасоваться, выделиться? Тоже нет. Ушло, как прыщи молодости.
Пять лет назад познакомился с Константином Надирашвили ( Костя умер в октябре 2010 -г, см. "Умер Константин Надирашвили"), сотрудником радиостанции "Свобода" в Мюнхене, вернувшемся после распада СССР на родину, в Лагодехи. Представился. Костя, внимательно выслушав, произнес : " Ты как мой дед, тот тоже всё ходил, историю края изучал".
Высокий комплимент сделал Константин. Его дед Николай*Надирашвили написал книгу "Мзиури Саингило" ("Солнечный Саингило"). О прекрасном заалазанском крае, лежащем на востоке от Лагодехи и бывшем ранее грузинской, потом аварской землей, сейчас - частью Азербайджана. (Хотелось бы добраться до книги, она ведь есть, лежит, забытая, где- то на стеллажах, в той же, возможно, Публичной библиотеке Тбилиси). Дружил с историком- литературоведом, грузинским писателем Константинэ Гамсахурдия, отцом первого президента Грузии, и тот ценил работы Николая, от чего у них, нужно думать, и пошла дружба.
Так вот, дед Кости в немолодом уже возрасте взялся изучать английский. Язык, который в Лагодехи с его отставными нижними чинами, с бежавшими с Кубани казаками и переселенцами из Имератии и Кизикии никогда и не слышали. А он учил, все эти симплы, пасты, и пёфекты, учил и выучил настолько, что мог в подлиннике читать Шекспира. Дед Николай, как и многие лагодехцы его времени, занимался пчеловодством, и я мысленно увидел его: с дымарём в одной руке и с томом шекспировских сонетов - в другой.
Кто ответит: зачем в глухой глуши немолодому пчеловоду английский? Да еще в советское время, когда о поездках за границу и речи быть не могло, а тем более бывшему царскому офицеру?
Предполагаю, - да нет, уверен, - что у Николая Надирашвили произошло некое движение в мыслях ( в чувствах, в восприятии?), подсказавшее, что его психика стареет, - как стареют мышцы, кости, сердце и кожа.
Психика не зря названа по именем мифологической красавицы Психеи, изображаемой в образе хрупкой бабочки или изящной девушки с крыльями бабочки. Психика чувствительна к нашему невниманию, и увядает, как женщина, потерявшая любовь возлюбленного. У нашей Психеи, сидящей в крепости из твердой черепной кости, возлюбленный один - мы, каждый из нас. Психея из мифа чувствовала себя глубоко несчастной от того, что все любовались ею как бездушной красоткой, но никто не сделал и усилия, чтобы полюбить ее. От хандры и увядания Психею спас Эрот, испросивший у верховного олимпийского бога согласие на свой брак с земной девушкой.
Анализ рецепта спасения Психеи Эротом показывает наличие в его составе двух действующих веществ: знания, как поступать ( получить разрешение) и действия по спасению (обращение к верховному богу).
И если Надирашвили взялся " на старости лет" за английский, значит, он почувствовал, что его психика нуждается в помощи и избрал для этого изучение иностранного языка.
Так же поступил Лев Николаевич Толстой. В восемьдесят (!)выучил испанский, чтобы читать в подлиннике Сервантеса. Так принято считать - ради чтения испанского классика.
Но почему тогда Толстой не сел за испанский в 20-30 лет, когда учеба идет с меньшими усилиями, а возможности практического ( и выгодного) применения языков шире, чем ласкающее самолюбие перелистывание классиков в оригинале? И почему на десятки лет задержался с Шекспиром Надирашвили?
Смею пойти против устоявшегося мнения и утверждать, что в "ради чего- то" перепутаны причина и следствие. С Толстым произошло, думается, то же, что и с нашим Надирашвили. Лев Николаевич - исключительный чтец мира тончайших душевных движений и гениальный посредник между этим миром и людьми. Природой назначенный на эту "должность", он не мог не услышать тревожных посланий своей души и сообразно им ответить - интересом к чужому языку.
Правильная трактовка языковых"чудачеств" пожилых в том, что за языки они берутся не " ради чего- то", а " потому, что". Потому, что пришло ( или существует) понимание, что псхика старится и с этим нужно что- то делать. А сервантесы, шекспиры и руставели приходят потом, когда хочется найти приятное и нужное применение своим новым знаниям.
Учу испанский не по той причине, что Толстой или Надидирашвили.
Сигнала мне не поступало. Талантом его слышать надо обладать. Может, он уже трезвонит много времени, а я его не слышу, или еще не пришла его пора показать себя, если Господь вдруг да наградил меня им.
Но я и не жду, мне не нужно предупреждений. Знание КАК бороться со старением психики пришло ко мне очень давно, в первые годы занятий практической и научной психиатрией.
Слушая, что и как говорят душевнобольные с определенными расстройствами мышления, наблюдая при этом за собой и присутствующими (студентами, преподавателями), пришел к удивившему меня открытию: пациенты, место которым несомненно было в стенах закрытого медучреждения, выглядели много интереснее десятка т. н. нормальных людей. Живее, оригинальнее, парадоксальнее, неожиданнее... Мышление больных, при всей его деструктивноси и нелогичности, своей феерической формой оставляло вне конкуренции мышление здоровых.
Озарило: такой тип мышления может оказаться действенным в противостоянии процессам старения психики. Но нужно знать дьявола самокритики: этот въедливый дядька с метрономами во всех карманах и Знаком Качества на груди был так беспощаден, что моя идея стала мне же видеться настолько нелепой, что я не решился поделиться ею с коллегами. Тем более, что коллеги мои были сплошь психиатрами, а " открытие" выходило за границы чистой психиатрии.
Перестройка адресовалась к животным инстинктам и хватательным рефлексам и брезгливо относилась к науке. Об "открытии" забылось бы совсем, если бы однажды, в середине 90-х, не обнаружил в своем электронном ящике рассылку некоего психолога, у которого та же самая идея получила блестящее воплощение в собрании тестов. Пока я постигал азы раннего постсоветского капитализма, человек оставался верен тому, что давало ему разве на пустой чай - науке. Этот некто шел в том же направлении, что собирался и я, тесты его базировались на той же теоретической основе, что и моя единственная методика, но их было много и они были доведены до совершенства.
Отправитель указал свою фамилию. Хотел тут же написать ему письмо, однако отложил на " потом". Когда пришло " потом", адреса найти не смог, фамилия забылась.
Осталась уверенность. Если два разных, не знающих один другого человека одинаково видят не очевидную для многих вещь, то такое единомыслие не может быть случайным - оно отражает существование некоей объективной закономерности.
Заставлял себя сесть за стол, уговаривал, но всегда находились, как казалось, более важные дела. Так, в заботах о хлебе и вине отбили чечетку 20 лет жизни. Пролетели, просвистели, прошуршали быстрокрылые...
Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.
(Арсений Тарковский)
И я, наконец- то, усадил себя.
Vamos a seguir? - Продолжим?
* Николай, имя дедушки Константина Надирашвили, воспроизвожу по памяти в связи с временной недоступностью базы данных сайта.
