Начало: Часть первая, Часть вторая

                                                Моя Чорода. Часть третья                                   

Чорода. Фото: Ахмед Омаров

В один из вечеров нас пригласил к себе  «на телевизор» ветеринарный врач Али Омаров.  Телевидение в Чороде  появилось год назад,  и Али был в числе тех первых счастливчиков, кто обзавелся  «окном в мир». 

Комната была переполнена людьми. Семья Али, соседи, мы… Смотрели все подряд. Очередную серию "Спрута" с коми­ссаром Катаньи, концерт, новости. Узнали,  что в стране скоро начнется выпуск  сигарет "Винстон" и «Кэмел". Мужчины, услышав  о заморских  сигаретах, задергались. У них ни "Примы", ни "Астры", ни "Беломорканала», даже в Белоканах сигареты в дефиците, есть только  махорка, но и она с каждым днем исчезает из магазинов, а здесь такая роскошь …

В восемь вечера экран погас. «Наверху» по ошибке  подключили  регион не к тому каналу ЦТ, – то ли к Средней Азии, то ли к Сибири,  - и горцам приходится вставать в  4  утра, чтобы посмотреть выпуск новостей.  Ни клуба, ни  кинотеатра в Чороде нет. Есть библио­тека, в одном здании с сельсоветом. Здание старое, маленькое, с перекошенной дверью и облупившимися стенами. Все три дня, что мы были в Чороде, на  ее дверях  висел амбарный замок.

- Мне не хватает Чороды, - говорит Иманшапи. – Считаю дни, когда каникулы. Жить здесь, навсегда?.. Нет, не смогу. Посмотрите: никакой радости, каждый день одно и то же. Скука,  ску­ка ... Вон  сколько газет и журналов наши выписывают!

98-летняя Пирдас Омарова. Чорода, август 1989

Я обратил внимание, что Чорода – одна большая изба-читальня. В каждом доме горы газет и журналов. Районная и республиканские газеты, местные журналы. Даже в тех семьях, где русский язык знают едва, горы русскоязычных изданий - «Наука и жизнь», «Вокруг света», «Юный натуралист». Само собой, любимые народом  «Комсомолка», «Труд», «Советский спорт», и  настоятельно рекомендуемые «Правда» и  «Известия». 

У Молламагомеда большая семья. На учительские деньги  не проживешь, приходится подрабатывать.  Держит в хозяйстве овец и коров, плотничает.  Живет, как все, на жизнь не ропщет. В городе лучше, он мог бы и сейчас найти  там работу, - не хочет. Давно решил для себя, что из Чороды  никуда  не уедет. 

Он и не уезжает. Только рвет себе сердце, беспомощно наблюдая, как пустеют горы. Колыбель, сокровищница, история и прошлое его народа.  Люди покидают родовые гнезда. "С нами происходит что-то непоправимое", - говорит Молла. 

- Сейчас мы  с Омаром строим дом одному парню  в Салде.  Последний,  наверное,  в наших краях. Молодые не хотят жить в горах. Того массового бегства из сел, как в Рос­сии,  у нас  нет, но, боюсь, что правильнее  говорить - «пока нет». Ждать осталось недолго. Русский Север не холоднее нашего высокогорья. Посмотри, у нас не растут яблоки и груши, в огородах не увидишь  помидоров, огурцов, баклажан и перца, в первый же год вымерзает виноград, не выносят климата бахчевые.  Зато у нас, как где-нибудь в Вологде,  полным-полно синики и черники. А знаешь, почему в наших  селах нет заколоченных домов, как у вас? Потому,  что мы не уничтожили…,  -  Молламагомед подбирает нужное слово, - так сокрушительно, да,  так сокрушительно,  как вы  крестьянскую нравственность. Пусть кто-то называют это патриархатом,  домостроем, как угодно, поверь нашему опыту, без него крестьянство не выживет, и село  умрет.

- Я уже  видел, Молла, ваш «аварский домострой».  Наблюдал, как входил в дом человек, и все, кто моложе его, поднимались, предлагая  свое место.  И знаешь, мне это нравится.  

- Когда  у нас говорят старшие, молодые молчат. Не проявляют  нетерпения, не перебивают, ждут,  когда те закончат.  Получив слово, говорят так, чтобы не показать свою начитанность или превосходство в уме. Отстаивают свое мнение, не критикуя старших и заботясь о том, чтобы никак их  не обидеть.   

- Если старший, - продолжал Молла, - как-то выдаст свое желание – жестом, междометием, ну, рукой потянется к чему или невзначай проговорится о каких-то своих проблемах, - молодых просить не надо. И не будут они делать вид, что не поняли,  тут же бросятся исполнять.   

Чородинцы. Фото:Мухаммад Омаров

Запрещено пить  в присутствии старших. Это я и сам заметил, когда мы сидели за столом с Омаром. Молодым даже не были поставлены рюмки. Кем запрещено? А никем и ничем, запрет возник неизвестно когда, никем не обсуждается и никем не оспаривается. Нельзя – и точка.   

В горах все взаимно.   Общество, исходя из многовекового опыта, требует от своих членов безусловного и безоговорочного подчинения старшим, в наиболее сложных, критических  для существования всего рода случаях – совету старейшин. К старшим свои требования, не менее жесткие и такие же безусловные. Старший, например,  не имеет права обманывать младшего. Он не может унижать тех, кто моложе его. Он поступит не по правилам, если подаст молодым  дурной пример! 

На следующий день я был свидетелем, как горские законы работают на практике.

Мы мирно сидели в доме Омара за столом, когда в дверь раздался стук и в комнату вошел молодой гость. Он был явно  в подпитии, и это, очевидно, придало ему смелости в поведении, переходившей в явное неуважение к обычаям. Так, гость  несколько  раз перебил хозяина; потом пытался давать кому-то советы, о чем его не просили;  вставлял реплики во время чьего-то выступления.   Омар сделал гостю несколько  вежливых предупреждений  и,  убедившись, что тот игнорирует его  слова, подошел  к гостю, подхватил его под локоть и  вытолкал  за порог. 

Я сжался в комок – за Омара, за его судьбу.  Кто знает, тот уже догадался, отчего у меня возникла такая реакция.  Советские времена, всемогущая Компартия, Омар – ее рядовой член, колхозник,  а позорно изгнанный  - большая шишка. Работник Тляратинского райкома партии! Пожелай, мог бы основательно подпортить Омару жизнь.

Я высказал Омару свое беспокойство.

- Не переживай, - успокоил он меня, - все будет в порядке.

Молодой аварец

Действительно,  не прошло и часа, как слегка протрезвевший партработник постучал в дверь, извинился и продолжил  общение с нами.  Древнее аварское начало перемогло в нем наносную  партийную спесь.  

Особо трогательным мне представилось отношение горцев к престарелым.  Немыслимо, чтобы кто-то из них был отдан на государственное попечение в специальные дома и интернаты. В этом вопросе и дискуссий быть не может, мораль, если так можно выразиться, на генном уровне.  

Меня пригласили в дом Пирдас Омаровой, самой пожилой женщины Чороды. 98-летняя, полуослепшая,  она лежала на мягком ложе  теплой, выходящей окнами к солнцу  комнате. Чистая, ухоженная, сухая, сморщенная – и совершенно  беспомощная. Самостоятельно Пирдас  ходить не могла и перемещалась по комнате с помощью посторонних. Да каких там посторонних! Я немало видел беспомощных людей, но никогда не видел таких родственников, как у Пирдас. Они – радовались. Каждому ее неуверенному движению, протянутой  мне руке,  невнятным словам,  выдававшим память о далеком прошлом, когда она носила еду в палатку к Млокосевичу. 

- Тебе, вижу, нравятся наши  порядки, -  замечает Молламагомед. – Только они  скорее в прошлом, чем в настоящем. Наша нравственность умирает.  Особенно горцев  развратили кутаны. Поначалу мы радовались им, а потом дошло, что облегчив  жизнь, они испортили  наши  нравы. 

Кутаны - это зимние пастбища в низменных районах Дагестана. Осенью, когда горные пастбища вот-вот покроются снегом,  баранту перегоняют вниз. На кутанах построены дома, есть магазины, школы, детские сады. Вместе с овцами горы покидают люди – в городе и на равнине легче перенести зиму. Кто-

Аул Салда, Тляратинский район, Дагестан

то, попривыкнув к комфорту долинной  жизни, назад не возвращается. А те, кто возвращаются, уже другие – «пораженные кутанами». Они весной  тянутся обратно в горы не за прежней жизнью, а за радостями, что может подарить дикая природа.  И больше не сеют и  не жнут. А зачем? Зерна на кутанах вдоволь – иди и покупай.

Тяжкий труд, без которого выжить  в горах ранее было невозможно, перестал быть необходимостью. Даже те, кто живет в горах  постоянно,  перестают выращивать зерно,  мы, говорят, продадим барашков и купим зерно  на кутанах. В итоге появилось свободное время, и оно, подобно губке, втягивающей воду,  стало заполняться алкоголем. 

Пьяненький ответработник райкома  для Чороды скорее исключение, чем правило. Есть села, где не пьют вообще, и появление на их улицах пьяного человека вызовет как минимум общий ропот. Но есть и полная им противоположность.  Добираясь до Чороды, мы видели рядом с тропой немало печальных холмиков. Ими помечены места, где с пьяным наездником произошла необратимая беда. Одну компанию любителей смертельного риска мы повстречали на обратном пути. Человек десять всадников выпивали и закусывали в пяти метрах от пропасти. При нас, закончив пьяное пиршество,  они вскочили и, взлетев  на лошадей, с гиканьем и на нешуточной скорости помчались по горам.  

Памятник Млокосевичу, установленный в Чороде Омаром Сулеймановым. Чорода, 9 августа 1989 года

Омар по случаю нашего прихода опрокинул рюмку водки, пригубил вторую и отказался от третьей.

Омар, как и его односельчане,   больше налегал на чай.

Повальная "мода" на этот напиток пришла в Чороду лет 15 назад из Белокан. Почти в каждой семье найдутся русский самовар и  расписные  чашки.  К чаю  подаются сахар, мед  и домашние сладости. Лучшим среди чаев чородинцы считают индийский со «Слоником», платя за него «сколько скажут». При цене 75 копеек, покупают в Белоканах по 3-4 рубля, берут  50, 100 и больше пачек.

Ну чем Иманшапи  заниматься в Чороде? Через 4 года он получит диплом врача, будет специализироваться по хирургии. В Чороде есть только фельдшерско-акушерский пункт, сидит в нем человек со средним медицинским образованием, врач не предусмотрен.  Чороде не нужен будет такой специалист как Иманшапи…

Мы подъезжали к Чороде. Впереди показались ее дома,   птичьими гнездами облепившие длинный

Автор. По дороге в Чороду

косогор. Иманшапи, ничего не сказав, проворно спрыгнул с коня и, скрывшись в кустарнике, встретил меня тропой ниже, протягивая  густо облепленную ягодами ветку дикой смородины.

­­­- Здесь у нас ее  море. За тем поворотом крыжовник, тоже дикий.  Вон небольшая речка, впадает в Джурмут-ор. В ней раньше не было форели, потом  пришел сюда врач Зейнал Курашев  и развел рыбу. Так просто,  для всех...

Мы пересекли реку, проехали немного и остановились в ущелье, перед подъемом на гору. Между рекой и дорогой зеленел небольшой лужок. 

- Это, - показал мой спутник на лужок, - «адамал холеб майдан, -  "место, куда люди приходят умирать". Здесь, рассказывал отец, умер Млокосевич. 

В наш последний день мы помогли Омару Сулейманову установить памятную плиту.  Он поставил ее на пригорок под высокой скалой. Оттуда  хорошо видна Джурмут-ор с зеленой «адамал холеб майдан» и нависающая над ней и ущельем, воспарившая в небо  Чорода.

И я понял, что эта Чорода – моя.

Моя Чорода.

"И я понял, что эта Чорода - моя..."

Потом в моей жизни было немало красивых городов и весей, но ни один из них не стал моим, как стала Чорода.

Вечером, в канун нашего отъезда,  чородинцы соб­рались в доме Омара на совещание. В белоканском селе Мазымчай живет много выходцев из Чороды, и кто-то из них выдавал замуж дочь. Чорода "делегировала" на свадь­бу десять человек, и тут обозначилась проблема. Нужно было много лошадей: «делегатам», нам,  гостям из Лагодехи, колхозу, где шла уборочная. Решение старейшин  было таково: выдать в дорогу семь  лошадей, по одной на двоих.

В тот момент я почувствовал, как хорошо  быть членом сообщества, где правителями –  доказавшие свою мудрость и честность своей жизнью, и где ты уверен, что с тобой поступят как со всеми, – по справедливости.

Утром мы распрощались. На проводы сошлись все свободные мужчины.  Чороду от себя отрывал.  Как много раз отрывал от себя Лагодехи,  уезжая на Украину.  С болью, с недоумением – зачем?

Везли из Чороды  лучший аварский подарок - овечий сыр.  Высоко ценимый на Кавказе, т.н. «дагестанский сыр». В те времена, когда сулугуни в Грузии стоил два с небольшим рубля, дагестанский сыр разлетался за десять-двенадцать.

На перева­ле мы разгрузили лошадей, оставили их чабанам и, гадая "будет-не будет",  четыре часа кряду ожидали грузовик. Спуск в Белоканы занял около  трех часов. 

Чородинцы все это время вели себя как дети: пели, приплясывали,   смеялись. Подвыпивший Али

Мой друг Владимир Гойден, друг Шарабуддина Хочберова, организатор нашего  похода в Чороду

Мой друг Шарабуддин Хочберов, друг Владимира Гойдена, организатор нашего похода в Чороду

время от времени, выбрасывая правую руку,  кричал по-русски «Впе-е-е-ред!», после чего мужчины хором пели какую-то аварскую песню, из которой я мог разобрать только часто повторяемый припев «Далай-дала-лай!». Песню венчало громогласное русское «У-р-р-а!!!», после чего Али снова выбрасывал руку, становясь похожим на комиссара из военного фильма, и яростно, до хрипоты, звал  своих "бойцов" «Впе-е-е-ред!», а те, дойдя до нужной ноты, набирали побольше воздуха и опять распугивали лесных птичек и зверей  своим загадочным «Далай-дала-лай!».

Молчал один Иманшапи.

Два дня назад над горами пронесся ураган и повалил много деревьев. Геологи успели расчистить дорогу. Распиленные деревья лежали на  ее обочинах; на колее, впечатанные шинами в грязь, беле­ли опилки, мертвыми пятнами, смешанные с грязью, зеленели  раздавленные   листья.

В Магамалларе, сельском пригороде Белокан, машина остановилась, и клубы пыли, поднятые ею, медленно начали садиться на наши головы и плечи. Под ногами пружинил расплавленный асфальт, и стояла духота . Запах асфальта и бензина, въедливая пыль и горячий воздух затуманивали стоящие перед глазами картинки покинутого чородинского рая. Чородинцы  подходили к водителю, жали руку и, будто стыдясь,  совали ему  красные десятки.

Иманшапи полез в спортивную сумку, достал газетный сверток, развернул и поморщился. Его праздничные  брюки и рубашка  запылились и потеряли форму. Он небрежно засунул их обратно, забросил сумку на плечо. Потом обвел взором  раскинувшиеся внизу, до самой Алазани,    крыши бессчетных  домов  и как-то обреченно сказал :

- Если бы вы знали, как я не люблю эту…, - он замялся, -  ну, эту...    долинную жизнь.

И, попрощавшись, побежал за  земляками.

Фото:  "Чорода" - Ахмед Омаров; "Чородинцы" -  Мухаммад Омаров; остальные - автор.

P.S. Готовлю  статью "Патимат, жена Омара" (о Патимат, жене Омара Сулейманова). Прошу всех, кто может, выслать фотографии Патимат и членов ее семьи. Пишите на адрес: info@lagodekhi.net

Просмотров: 3684

Комментарии к статье:

Добавить Ваш комментарий: